Небредовая ипохондрия в пространстве кожного покрова

Резюме
Введение. На сегодняшний день серьезным вызовом остаются расстройства ипохондрического спектра, в том числе имеющие аффинитет к кожному покрову. Будучи внешней границей тела, кожа вовлечена в формирование психопатологических нарушений восприятия. Имея очевидное для индивида свойство к быстрому самовосстановлению и доступность (в отличие от внутренних органов), кожа часто может становиться объектом самоповреждений при целом ряде аутодеструктивных расстройств (невротические экскориации, артифициальный дерматит и т. п.). Представляя собой неотъемлемый компонент внешности, кожа становится частью клинических проявлений психических нарушений, относящихся к патологии образа тела. В публикации приводится анализ как теоретических, так и практических аспектов проблемы на модели небредовой ипохондрии, протекающей с картиной кожного органного невроза.

Материалы и методы. Анализ основных научных концепций небредовой ипохондрии, в том числе реализующихся в пространстве кожного покрова; описание клинического случая – пациентки с кожным органным неврозом; оценка результатов терапии препаратом алимемазин, дополненной психотерапевтической интервенцией.
Результаты. Показана неоднозначность клинической квалификации явлений небредовой ипохондрии применительно к нарушениям в дерматологии; предложена расширяющая прежние концепции дименсиональная модель небредовой ипохондрии, включающая пересечение нескольких психопатологических рядов; положения предложенной модели проиллюстрированы собственным клиническим наблюдением; продемонстрирована высокая эффективность алимемазина в отношении симптомов – производных различных психопатологических дименсий.
Заключение. Совокупность клинических феноменов, квалифицируемая в литературе термином «небредовая ипохондрия», представляет собой мультидименсиональный конструкт, включающий ассоциированные коэнестезиопатические, патохарактерологические и идеаторные ипохондрические феномены, характеризующиеся дифференцированным ответом на психофармако- и психотерапию.
Конфликт интересов. Публикация подготовлена при финансовой поддержке компании ООО «Валента Фарм». Конфликт интересов не повлиял на информацию в публикации.

Кожа, психические расстройства и ипохондрия – какая между ними связь? Аффинитет кожи к психическим расстройствам обусловлен не только онтогенетической связью с нервной системой, развивающейся, как и кожа, из общего зародышевого листка (эктодермы), но и особенностями строения и функций кожного покрова. Будучи внешней границей тела, кожа вовлечена в формирование психопатологических нарушений восприятия (расстройства схемы тела). Имея очевидное для индивида свойство к быстрому самовосстановлению и доступность (в отличие от внутренних органов), кожа часто может становиться объектом самоповреждения при целом ряде аутодеструктивных расстройств (невротические экскориации, артифициальный дерматит и т. п.). Представляя собой неотъемлемый компонент внешности, кожа становится частью клинических проявлений психических нарушений, относящихся к патологии образа тела (дисморфическое расстройство – дисморфофобия/мания). Наконец, в современной нейрофизиологии кожа рассматривается как важный сенсорный орган, отвечающий за восприятие собственного тела и факторов окружающей среды.

По сути, кожа представляет собой сенсорный экран, состоящий из множества рецепторов, которые объединены в единую сеть посредством соединительной ткани и кровеносных сосудов [1]. Именно кожа обеспечивает немалую часть телесных ощущений благодаря системе разнообразных рецепторов, а соответственно, активно участвует в развитии психических нарушений, в структуре которых присутствуют патологические телесные сенсации (коэнестезиопатии), – ипохондрических и особенно сенсоипохондрических состояний. Так, согласно мнению Gupta с соавт., возможно, именно по причине выраженной сенсорной функции кожный покров особенно уязвим к развитию соматизации [2, 3].

КОНЦЕПЦИИ ИПОХОНДРИИ

Прежде чем обратиться к проблеме ипохондрии и ассоциированных дерматологических нарушений, необходимо обозначить позицию авторов относительно концептуального подхода обсуждаемой патологии, исходя из которого ипохондрия будет рассматриваться применительно к такому значимому и самому крупному органу человеческого организма, как кожа. Для этого приведем краткую характеристику существующих клинических подходов к проблеме.

Традиционная клиническая трактовка ипохондрии (греч. hypochondrion – подреберье) как психопатологического синдрома, отличающегося многообразием феноменологических проявлений и различной нозологической принадлежностью, исходит из представления о том, что это состояние определяется необоснованным беспокойством по поводу мнимого тяжелого или неизлечимого заболевания, нередко тесно связанным с сенестопатиями и протекающим на уровне невротических, сверхценных либо бредовых идей [4]. Как следствие, выделяются невротическая, сверхценная и бредовая ипохондрия, синдромы ипохондрической депрессии и эйфорической ипохондрии, ипохондрия

cum и sine materia, то есть имеющая определенные соматические основания и совершенно без таковых соответственно.

Учитывая разнообразие состояний, в структуру которых включаются идеи ипохондрического содержания, некоторые авторы отказывают ипохондрии в клинической самостоятельности, относя ее к метасиндромальным образованиям, выступающим в виде содержательного психопатологического феномена – денотативного комплекса [5-9], фактически сужая представления об этом состоянии до идеоипохондрии. Так, к числу отечественных авторов – приверженцев такого подхода относился академик АМН СССР А. В. Снежневский (1904-1987), который, определяя ипохондрию как «чрезмерную заботу о своем здоровье» и отмечая, что она не имеет самостоятельного нозологического значения, а входит в состав разнообразных синдромов, предлагал на основании психопатологической характеристики ипохондрических идей выделять навязчивую, депрессивную, паранойяльную и параноидную ипохондрию, но не ипохондрию per se [10].

В свою очередь в работах альтернативного направления приводится обоснование самостоятельности ипохондрии как психопатологического образования с выделением первичной формы расстройства [5, 11], в основном представленного сенсоипохондрией, ограниченной сферой телесных ощущений (коэнестезий) [12-16].

Однако наряду с такими полярными точками зрения существуют концепции, согласно которым ипохондрия хотя зачастую и базируется на коэнестезиопатических феноменах, однако не ограничивается явлениями одного психопатологического ряда. В этом ключе выполнена серия исследований академика РАН А. Б. Смулевича и его учеников [17-20]. Ипохондрия, прежде всего небредовая, рассматривается авторами как самостоятельное (примарное) психопатологическое образование, которое, однако, реализуется в коморбидном пространстве различных психопатологических рядов – различных осей (многоосевая структура):

1) базисной коэнестезиопатической (соматопсихическая сфера) и ипохондрических (соматоперцептивных) личностных акцентуаций в случае ипохондрии cum materia [18];
2) базисного коэнестезиопатического и идеаторных (ауто-психическая сфера) рядов в случае ипохондрии sine materia [21].

Согласно позиции, изложенной в руководстве «Пси-хические расстройства в клинической практике» (2010) [22], «структура небредовой ипохондрии формируется в результате перекрывания различных психопатологических рядов и может быть рассмотрена на основе дименсионального подхода», поскольку тогда «создаются условия для интерпретации соответствующего клинической реальности многообразия психопатологических проявлений небредовой ипохондрии».

Концепция мультидименсиональной структуры небредовой ипохондрии соотносится с представлениями и подходами ряда современных авторов и классификаций психических расстройств. Так, Heuveln с соавт., анализируя новую концептуальную парадигму ипохондрии в МКБ-11, высказывают мнение, что ипохондрическое расстройство – отдельная диагностическая категория, которая находится на стыке трех конструктов: это перекресток соматоформных, тревожных и обсессивно-компульсивных расстройств [23], – фактически включая дименсии каждого из этих состояний. В этом плане отражением сложности проблемы стала смена парадигмы в квалификации небредовой ипохондрии в МКБ-11, где явления идеоипохондрии теперь действительно квалифицируются в рамках нарушений обсессивно-компульсивного спектра [23, 24], перейдя из упраздненной категории соматоформных расстройств, существовавших в МКБ-10 и DSM-IV [25, 26] и объединявших под единым зонтиком сенсо- и идеоипохондрические феномены. Фактически при переходе к МКБ-11 ипохондрия разделилась на ипохондрию в узком смысле (идеоипохондрию), где содержательная суть расстройства на феноменологическом уровне отошла к явлениям обсессивно-компульсивного спектра, и синдром телесного дистресса (сенсоипоходрию), где с псевдосоматическими (телесными) симптомами ассоциировано аномальное ипохондрическое поведение [27]. При этом в МКБ-11 сохраняется возможность установления коморбидных диагнозов – ипохондрического расстройства и синдрома телесного дистресса, не являющихся взаимоисключающими, но нередко представляющих собой перекрывающиеся категории [28]. Данному переходу способствовали такие основания, как нейробиологическое и феноменологическое сходство ипохондрии с другими расстройствами – паническим и обсессивно-компульсивным, во многом за счет тенденции к фокусировке внимания на информации, связанной с угрозой организму и идеей болезни, а также за счет обнаруженной в биологических исследованиях дисфункции лобно-стриарных и лимбических мозговых цепей [29-31].

Исходя из дименсионального подхода, предполагающего перекрывание нескольких психопатологических рядов, в настоящей публикации будет интерпретирован клинический случай небредовой ипохондрии sine materia с доминированием жалоб в пространстве кожного покрова.

КЛИНИЧЕСКОЕ НАБЛЮДЕНИЕ

Пациентка, 26 лет, с наследственностью, не отягощенной манифестными психозами.

Мать (54 года), со средним специальным образованием, работала бухгалтером. По характеру аккуратная, педантичная, строгая, контролирующая. Легко раздражалась, когда что-то шло не по плану. Часто конфликтовала с супругом, скандалила, в результате в 43 года развелась. С 53 лет менопауза с приливами, подъемами артериального давления, вспышками раздражения. С этого же времени – зудящие высыпания на ладонях и подошвах: диагноз – «экзема».

Отец (56 лет) работает техником городского освещения в коммунальном хозяйстве. По характеру сдержанный, неразговорчивый.

Брат, родной (33 года) – образование высшее, работает в строительной фирме зам. директора. Женат, двое детей. По характеру энергичный, деятельный.

Пробанд. Родилась от нормальной беременности. С детства была худощавой. Плохо переносила интенсивные физические нагрузки. Во время продолжительного бега испытывала тянущие боли в подвздошных областях. В этой связи была освобождена от занятий физкультурой. Укачивало в транспорте, возникали тошнота, рвота. Отличалась чувствительной светлой кожей, легко обгоравшей на солнце, поэтому загорала лишь в послеобеденное время. В холодную погоду конечности быстро мерзли. Испытывала страх глубины, никогда не заплывала туда, где не чувствовала дна.

По характеру была обидчивая, тревожная. Близко к сердцу принимала обиды, замечания в свой адрес. По ее словам, в конфликтных ситуациях старалась уйти в сторону, замыкалась, обдумывала случившееся. Была послушная, ответственная. Помогала матери по дому, любила готовить, убирать. Отличалась чистоплотностью, аккуратностью, всегда держала школьные принадлежности на своих местах.

В школу пошла своевременно. Адаптировалась без труда, однако в коллективе выделиться не стремилась, избегала шумных компаний. Училась хорошо – на 4 и 5. Кропотливо выполняла домашние задания, никогда не приходила неподготовленной. Любила читать. Испытывала волнение при ответах у доски – потели и холодели руки, чувствовала учащенное сердцебиение. В такие моменты испытывала дурноту и чувство нехватки воздуха, старалась дышать более часто, чтобы не упасть в обморок. Также, в моменты волнений, периодически отмечала частые позывы к мочеиспусканию, во время проведения контрольных работ отпрашивалась в туалет по несколько раз за урок.

После школы по инициативе матери поступила в университет на экономический факультет. После успешного его окончания совмещала работу с заочной учебой на юридическом факультете того же ВУЗа. После института работала по специальности – сначала бухгалтером, а затем экономистом в крупном ресторане. Была ответственной, исполнительной. При необходимости могла задержаться на работе, прийти в выходные. Отношения с коллегами и начальством были ровные. Конфликтов избегала.

Месячные с 14 лет. Установились не сразу. В предменструальный период перепадов настроения не отмечала. Интерес к противоположному полу с подросткового возраста. Испытывала стеснение, волнение при общении, в ситуациях знакомства и ухаживания. С 19 лет и по настоящее время (7 лет) встречается с одним и тем же молодым человеком, с которым познакомилась по его инициативе. По ее словам, «первая любовь». Обидчивая, могла близко к сердцу принять опрометчивые слова кавалера. Несмотря на наличие чувств к избраннику, часто испытывала сомнения по поводу правильности своего выбора, поскольку мать выступала против отношений с молодым человеком. Со слов пробанда, разрывалась между молодым человеком и матерью, не зная, на чью сторону встать. Если поначалу стремилась замуж и тревожилась из-за неопределенности чувств избранника, то в последние несколько лет, по ее словам, сомнения насчет замужества усилились. Продолжала роман, по ее словам, по привычке. При этом все эти годы жила с матерью.

Считает себя больной в течение 7 лет (с 19 лет – 2008 г.), когда в период начала романа с молодым человеком, по поводу которого испытывала сильное волнение, впервые появился кожный зуд чистой кожи на голенях в виде ощущения покалывания, возникавшего на симметричных участках ног, то в одном, то в другом месте. Ощущения поначалу появлялись эпизодически и были небольшой интенсивности. Однако через 2 месяца от начала заболевания стала замечать возникновение на коже бугорков телесного цвета (без покраснения), на ощупь «словно выбухавших из кожи». С этого времени на соответствующих «высыпаниям» участках стал беспокоить нестерпимый по интенсивности кожный зуд, сопровождавшийся появлением локальной отечности, гипертермии и эритемы. Не могла сдерживать расчесов, однако экскориации всегда были поверхностными, заживали без формирования шрамов.

Первые 6 лет болезни зуд и экскориации ограничивались исключительно икрами. С того же времени отмечала возникновение эпизодических болей в животе, возникавших с частотой до трех раз в неделю, приступами по несколько часов, и сопровождавшихся учащенными позывами к дефекации, повышенным газообразованием. Обследовалась у гастроэнтерологов – органическая патология желудочно-кишечного тракта (ЖКТ) исключена (диагноз – синдром раздраженного кишечника).

Симптоматика обострилась около года назад, после особенно болезненного конфликта с матерью, когда высыпания и зуд стали распространяться на бедра, а затем на остальной кожный покров, включая руки, туловище, и возникали также на симметричных участках, однако не появлялись на лице и спине. Многократно обращалась к дерматологам и врачам других специальностей, обследовалась. Опасаясь то одного, то другого серьезного кожного либо системного заболевания, патологии различных внутренних органов, читала специа-лизированную научную литературу в поисках конкретного диагноза. Исключались чесотка, атопический дерматит, экзема, крапивница, волчанка, склеродермия, кожный васкулит. Диагноз по консультации дерматолога – кожный зуд (L29.8.). Была направлена на консультацию к психиатру.

Психическое состояние. На первом приеме в сопровождении матери. Выглядит моложе своего возраста. Ниже среднего роста, астенического телосложения. Ухожена. Волосы окрашены. Одета в строгий деловой костюм. Сидит в напряженной позе, теребит пальцы. Голос тихий, мимика невыразительная. В беседу вступает неохотно. Поначалу на вопросы отвечает односложно, аналогично матери, повторяя общие фразы «все нормально», «обычно», «как у всех».

Жалуется на кожный зуд в виде ощущения покалывания на поверхности кожи, «будто комар укусил», который возникает на симметричных участках кожи туловища и конечностей. Затрудняется уточнить другие характеристики ощущений – «просто зуд». Сообщает, что ощущения возникают стереотипно в вечерние часы, после возвращения с работы и протекают в виде приступов продолжительностью около 10 минут. Говорит, что днем на работе может отвлечься от зуда, забыть о нем, не чесаться. Жалуется, что в виде предвестников приступа зуда обычно испытывает покалывание на коже. При этом стоит лишь дотронуться до соответствующего участка, начать чесать, как ощущения резко усиливаются, развивается развернутый приступ зуда. Теперь, по ее словам, начала сдерживаться, знает, что, если перетерпеть пароксизм, зуд постепенно сам затухнет.

Связывает возникновение зуда с «сыпью» на коже. Описывает ее как бугорки или мелкие «шишечки», которые, по ее мнению, собственно, и чешутся. Сообщает, что в основном определяет их на ощупь. Жалуется, что чувствует, будто они мешают, испытывает потребность их удалить, «сковырнуть», чтобы кожа стала гладкой. Говорит, что видит их на коже при боковом свете. Также сообщает о сопровождающем вспышки зуда покраснении кожи в виде «пятен», а эпизодически – отечности, волдырей «как от крапивы» и повышении температуры кожи в местах зуда. Описывая методы совладания с зудом, говорит, что помогает смачивание холодной водой. Признается, что подстригла ногти, чтобы не травмировать кожу. Других мероприятий (диета, режим дня и т. д.) не проводит. В то же время рассказывает, что дотошно и скрупулезно выполняет врачебные рекомендации по приему препаратов и нанесению местных средств на кожу. Вслед за матерью сетует, что за годы болезни выпила очень много таблеток, что «посадила печень». Беспокоится по поводу состояния своей кожи, сообщает, что периодически изучает в интернете публикации, посвященные дерматологической патологии. Признается, что за годы болезни боялась различных диагнозов – от дерматозов до онкопатологии, периодически опасаясь то одной, то другой тяжелой и неизлечимой болезни, список которых приводит на отдельном листке. Говорит, что, будучи направлена к психиатру, теперь боится тяжелой психиатрической болезни.

Жалуется на ряд других телесных недомоганий. Последние 3-4 месяца беспокоят сжимающие головные боли. Жалуется, что, стоит сильно понервничать, трясутся и холодеют руки, возникает ком в горле. Описывает эпизоды нехватки воздуха, особенно часто появляющиеся в душных помещениях. Говорит, что около трех лет назад перенесла голодный обморок, когда потемнело в глазах, закружилась голова, на несколько секунд потеряла сознание, однако упала, не травмировавшись, на руки подоспевшей матери. Также предъявляет жалобы на возникающие в периоды волнений боли в животе и частые позывы на мочеиспускание и дефекацию.

Себя характеризует как человека сдержанного, ответственного, тревожного. Признается, что практически во всем полагается на мать, зависит от ее мнения. Говорит, что фактически ее лечением, поиском врачей, выяснением диагнозов руководит мать. Нисколько не смущается ее присутствием при беседе, на чем та настаивает, очень неохотно после просьбы покидая кабинет.

Суждения недалекие, инфантильные. Ипохондрична. Книг не читает – «нет времени из-за работы». Свободное время проводит в обществе молодого человека, гуляет, посещает кинотеатры. Смотрит популярное кино. Без смущения говорит, что любит мультфильмы. Настроение характеризует как ровное. Сон не нарушен. Аппетит не снижен.

Терапия: препаратом алимемазин (Тералиджен), таблетки с постепенной титрацией с 2,5 мг/сут в течение месяца до 20 мг/сут (основная доза на ночь) продолжительностью два месяца, через два месяца – присоединение когнитивно-поведенческой психотерапии (КПТ).

Соматическое состояние – по внутренним органам без особенностей.

Биопсия и микроскопия кожи – неспецифические признаки воспаления: эпидермис отсутствует (эрозия), в дерме – признаки подострого воспаления с отеком, инфильтрацией лимфоцитами и гистиоцитами, расширенные сосуды (механический дерматит?).

Дерматологический статус: первичные элементы сыпи отсутствуют (фолликулит), поверхностные экскориации/эрозии (с вторичной экзематизацией), без рубцов и ссадин.

Диагноз дерматолога: кожный зуд (по МКБ-10 L29).

Катамнез. В результате лечения алимемазином в дозе 20 мг/сут в течение двух месяцев были отмечены редукция явлений соматоформного зуда («просто зуд», «как укус комара», возникающий на чистой гладкой коже), проявлений вегетативной дисфункции со стороны кожи (эритема, преходящие уртикарные высыпания, локальная гипертермия), а также снижение интенсивности тревоги. Кроме того, значительно уменьшились выраженность и частота возникновения псевдосоматических жалоб со стороны ЖКТ и мочеполовой системы (боли, позывы), а также тремора, ощущений удушья, головных болей и кома в горле.

Несмотря на положительный эффект лечения в отношении указанных симптомов, сохранялись проявления обсессивных кожных сенсаций по типу эпидермальной дизестезии (тактильно ощущаемые зудящие «бугорки», мелкие «шишечки») и сопутствующих им компульсивных экскориаций (саморасчесы кожи). Отмечала, что остаются неровности на поверхности кожного покрова и тяга их «сковыривать», сделать кожу ровной.

При присоединении к алимемазину в дозе 20 мг сессий КПТ с элементами реверсивного тренинга привычки (HRT-терапии) обсессивно-компульсивная симптоматика разрешилась в течение последующих трех месяцев. Была рекомендована поддерживающая терапия алимемазином в дозе 20 мг в ретардированной форме и дальнейшие психотерапевтические сессии в интерперсональной модальности, направленные на установление конструктивных интерперсональных отношений с матерью и молодым человеком.

ОБСУЖДЕНИЕ

Состояние пациентки на момент обследования определяется синдромом кожного органного нервоза [32, 33], включающего базисные патологические телесные сенсации (соматоформный зуд), ассоциированные с тревожно-фобическими явлениями по типу невротической ипохондрии (тревога о здоровье и нозофобии). Телесные сенсации при этом гомономны («просто зуд», как от укуса насекомого), однако объективно регистрируемая дерматологическая симптоматика не соответствует проявлениям известных дерматозов – ограничивается преходящей вегетативной дисфункцией кожи (эритема, гипертермия, уртикарная сыпь).

Особенностью невротической ипохондрии в данном наблюдении, не позволяющей трактовать состояние исключительно в пределах оси тревожно-фобических расстройств, является наличие в клинической картине обсессивных сенсаций (тактильные иллюзии и эпидермальная дизестезия в виде субъективного ощущения выступающих из кожи «бугорков») с комплементарными обсессиями идеально гладкой кожи, а соответственно, экскориациями (саморасчесами), что позволяет квалифицировать в структуре симптомокомлекса обсессивно-компульсивные дименсии (элементы синдрома компульсивных экскориаций) [34].

Преморбидный характерологический профиль определяется чертами, квалифицируемыми в рамках личностных девиаций тревожного кластера. Ананкастные черты (добропорядочность, совестливость, ригидность, чистоплотность, аккуратность), наличием которых также отличается мать пациентки, сочетаются с чертами зависимости (прежде всего от матери) и тревожной мнительности (избегающие черты). С позиций дименсиональной модели личности речь идет о выраженном домене негативной эмоциональности (невротизме). При этом в качестве соматоперцептивной акцентуации в структуре тревожного расстройства личности выступает невропатическая конституция (непереносимость физических нагрузок, холода, длительных поездок в транспорте, повышенная чувствительность кожи к инсоляции и пр.).

Обнаруживаемые с раннего детства тревожность и реактивная лабильность в сочетании с кожной сенситизацией формируют свойственный данной пациентке индивидуальный психосоматический паттерн реагирования на стресс, в рамках которого в дальнейшем и формируется кожный органный невроз. Становление клинически оформленного психопатологического синдрома кожного органного невроза приходится на возникновение конфликтной ситуации с матерью на фоне начавшихся романтических отношений. Так, клиническое пространство расстройства реализовывалось путем манифестации первичного соматоформного зуда локального характера, в дальнейшем усложнившегося за счет присоединения вегетативных расстройств и тактильных иллюзий по типу эпидермальной дизестезии. Важно отметить, что по мере прогрессирования заболевания спектр псевдосоматических явлений расширяется и включает явления синдрома раздраженного кишечника и мочевого пузыря. На фоне дальнейшей генерализации явлений соматоформного зуда, распространившегося с голеней на другие участки кожи, наблюдается формирование ипохондрической фиксации на состоянии кожного покрова с многократным посещением врачей и изучением специальной медицинской литературы на волнующую тему, со стойкими нозофобическими феноменами, сменяющимися по содержанию страхов конкретной болезни, но не по сути (собственно тревожная идеоипохондрия).

Необходимо отметить и дальнейшее присоединение сенсопатий по типу обсессивных кожных сенсаций, носящих характер зуда по типу эпидермальной дизестезии с экскориативными актами. На основании сформировавшегося «двойного» симптомокомплекса, лишь одна половина которого укладывается в синдромальную структуру кожного органного невроза, а вторая, в свою очередь, позволяет предполагать расширение клинической картины в сторону расстройства более тяжелого регистра – синдрома обсессивных экскориаций, следует предполагать актуализацию обсессивно-компульсивного личностного радикала пациентки путем манифестации явлений эпидермальной дизестезии и тактильных иллюзий со склонностью к компульсивным экскориативным актам. Последние совершаются на фоне неприятных ощущений, чувства неровности кожи, с потребностью их элиминировать, выровнять кожу.

Несмотря на генерализацию явлений органного невроза, общее утяжеление болезненных симптомов, состояние на момент обследования не выходит на пределы невротического регистра. Отсутствие депрессивной симптоматики, изменений личности по эндогенному типу позволяет квалифицировать проявления расстройства как кожного органного невроза у акцентуированной личности.

Выбор алимемазина в качестве препарата первой линии при расстройствах, тесно ассоциированных с зудом и аномальной вегетативной реактивностью, во многом определяется его аффинитетом к H1-гистаминовым рецепторам. Благодаря своему рецепторному профилю алимемазин обладает антигистаминным дозозависимым эффектом, позволяющим эффективно применять его в качестве противоаллергического, противозудного и противоотечного средства. Алимемазин считается одним из наиболее активных блокаторов центральных H1-гистаминовых рецепторов, демонстрируя более высокую антигистаминную активность, чем такие препараты, как дифенгидрамин (Димедрол), прометазин (Пипольфен).

Аффинитет алимемазина к H1-рецепторам головного мозга характеризуется величиной Ki всего 1,30 nM [35, 36]. В качестве антигистаминного средства препарат может использоваться в дозировках 10-40 мг для взрослых и 5-20 мг для детей. Блокада H1-гистаминовых рецепторов также отражается в седативном и гипнотическом действии, способствуя улучшению сна. Важно отметить, что алимемазин обладает значимо выраженным воздействием на серотониновую трансмиссию, благодаря которой препарат имеет анксиолитический, антифобический, вегетостабилизирующий потенциалы и стабилизирует сон и настроение. Реализуется обсуждаемый механизм за счет наличия значительной 5-HT2A- и 5-HT2C-блокирующей активности и парциального агонизма к 5-HT1A-рецепторам [37]. Кроме того, препарат обладает 5-HT6- и 5-HT7-блокирующим потенциалом, который также способствует возникновению анксиолитического, некоторого анальгетического эффектов и позитивного влияния на эмоциональную сферу [38].

Седативное и анксиолитическое действие алимемазина также связано с блокированием адренорецепторов ретикулярной формации ствола головного мозга. Препарат имеет слабовыраженный аффинитет и дозозависимую D2-блокирующую активность, что обусловливает его умеренное антипсихотическое, вегетостабилизирующее и противорвотное действия. Кроме того, препарат характеризуется умеренным дозозависимым α-1-адреноблокирующим эффектом, который определяет его гипотензивное и седативное действие, и небольшим дозозависимым М-холи-нолитическим действием, которое проявляется спазмолитическим и противокашлевым эффектом, что также способствует вегетостабилизации.

Таким образом, совокупность воздействия на различные рецепторы определяется рядом авторов как мультимодальный механизм действия [39-41]. Лечение препаратом рекомендуется начинать с минимальных доз (с 2,5 мг, или 1/2 таблетки на ночь) и постепенно увеличивать до целой таблетки (5 мг) на ночь, затем до двух (10 мг) и трех (15 мг) приемов в сутки, это делается для подбора индивидуально эффективной и безопасной дозы, снижения гиперседации. При соблюдении этого простого правила алимемазин эффективен, и лечение препаратом хорошо переносится [36, 39-42]. Побочных эффектов, как правило, мало, и если они и возникают, то невыраженные и не требуют отмены препарата. Следует отметить низкую вероятность развития нежелательных лекарственных взаимодействий, что, соответственно, определяет безопасность и удобство применения, значительно расширяя спектр возможного использования алимемазина при различных коморбидных заболеваниях [36, 39-42]. По мнению Беккера и соавт., благодаря наличию анксиолитического, вегетостабилизирующего, противорвотного, анальгетического, спазмолитического, а также антигистаминного, противоаллергического и противовоспалительного эффектов, влияния на настроение, алимемазин может широко применяться при различных психосоматических состояниях, в том числе при кожном зуде различной этиологии [36].

Катамнестическое наблюдение с характерным паттерном ответа на терапию алимемазином подтверждает мультидименсиональную структуру ипохондрического расстройства в анализируемом клиническом наблюдении. Так, проявившееся в течение двух месяцев противозудное (в отношении соматоформного зуда), анксиолитическое и вегетостабилизирующее действие препарата, возникшее как в отношении кожных, так и экстракутанных соматовегетативных расстройств, не только демонстрирует эффективность препарата, но и подтверждает психопатологическую квалификацию состояния как кожного органного невроза, а кроме того – мультидименсиональную структуру симптомокомплекса.

Это подтверждается также эффектом фармакологического «расщепления синдрома» [43]: монотерапия алимемазином на начальном этапе лечения обусловливает изолированную редукцию одной из составляющих синдрома (тревожно-фобическую, коэнестезиопатическую, соматовегетативную) и оставляет интактной другие ассоциированные дименсии симптомокомплекса небредовой и��охондрии (обсессивно-компульсивную, патохарактерологическую). Соответственно, оптимальный лечебный эффект дает комбинированная терапия – присоединение к терапии алимемазином психотерапии. В этой связи лечение было усилено соответствующими психотерапевтическими методами (КБТ, HRT, интерперсональная психотерапия), в дальнейшем позволившими в значительной степени нивелировать и эти дименсии симптомокомплекса.

Таким образом, алимемазин продемонстрировал высокую эффективность в отношении обсуждаемых доменов, считающихся традиционными симптомами-мишенями препарата [36, 39-42], не вызывая при этом возникновения нежелательных побочных эффектов и показав благоприятный профиль переносимости. Последнее особенно актуально для лечения ипохондрических расстройств, учитывая повышенную мнительность таких пациентов в отношении побочных эффектов любой фармакотерапии, особенно на инициальных этапах лечения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Небредовая ипохондрия, проявляющаяся преимущественно нарушениями, ассоциированными с кожным покровом, представляет собой в приведенном наблюдении прежде всего кожный органный невроз. С позиций официальных систематик речь идет о соматоформном расстройстве (МКБ-10), или расстройстве с телесными симптомами (DSM-5), или синдроме телесного дистресса (МКБ-11). Однако в данном случае симптомокомплекс включает несколько клинически значимых доменов или осей.

Во-первых, собственно тревогу о здоровье (анксиозный компонент с нозофобиями) – идеоипохондрию, которая представляет собой идеаторную составляющую синдрома, с которой ассоциировано соответствующее ипохондрическое поведение (повторные обследования, избегающее поведение и пр.).

Во-вторых, явления вегетативной дисфункции: объективные проявления в виде таких кожных симптомов, как эритема, уртикарии (сопоставимая с крапивницей отечность кожи), а также соматоформный зуд в виде недифференцированного гомономного ощущения, исходно без нанесения расчесов.

В-третьих, сенсорно-компульсивный комплекс в виде эпидермальной дизестезии с тактильными иллюзиями в виде субъективно ощущаемой неровности кожи, обсессиями гладкой кожи, с которыми, собственно, и связаны саморасчесы.

В-четвертых, патохарактерологические дименсии тревожного кластера и соматоперцептивную акцентуацию, выступающие в качестве преморбидных факторов уязвимости и патопластических, амплифицирующих факторов в отношении симптоматики остальных доменов расстройства.

Все четыре домена синдромокомплекса взаимосвязаны – объединены в пространстве (кожным покровом) и времени (сосуществуют симультанно), подвержены редукции неравномерно в результате влияния на отдельные компоненты симптомокомплекса различных методов терапии – психофармакотерапии и психотерапии соответственно. Редукция тревожно-ипохондрического (тревожно-фобического) и соматизированного доменов происходит под действием алимемазина, минимализация сенсорно-компульсивного и личностно детерминированного домена – при присоединении когнитивно-поведенческой и личностно ориентированной психотерапии.

Вклад авторов:
Авторы внесли равный вклад на всех этапах работы и написания статьи.
Contribution of authors:
All authors contributed equally to this work and writing of the article at all stages.

Литература/References

1. Mann M. D. The nervous system in action [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.unmc.edu/Physiology/Mann/mann4b.html (дата обращения: 29.09.2025).
2. Gupta M. A. Somatization disorders in dermatology. International Review of Psychiatry. 2006; 1 (18): 41-47. DOI: 10.1080/09540260500466832.
3. Prasad K. M., Desai G., Chaturvedi S. K. Somatization in the dermatology patient: Some sociocultural perspectives. Clinical Dermatology. 2017; 3 (35): 252-259. DOI: 10.1016/j.clindermatol.2017.01.013.
4. Блейхер В. М., Крук И. В. Толковый словарь психиатрических терминов. 2-е изд. Киев: Здоровье, 1995. 544 с. / Bleikher V. M., Kruk I. V. Explanatory dictionary of psychiatric terms. 2nd ed. Kiev: Zdorov’e; 1995. 544 p. (In Russ.)
5. Pilowsky I. Primary and secondary hypochondriasis. Acta Psychiatrica Scandinavica. 1970; 46: 273-285.
6. Jaspers K. Allgemeine Psychopathologie. Berlin: Springer, 1913. 338 s.
7. Kenyon F. E. Hypochondriasis: a survey of some historical, clinical, and social aspects. British Journal of Medical Psychology. 1965; 38: 117-133.
8. Hiller W., Rief W., Fichter M. M. Dimensional and categorical approaches to hypochondriasis. Psychological Medicine. 2002; (32): 707-718.
9. Bornstein R. F., Gold S. H. Comorbidity of personality disorders and somatization disorder: A meta-analytic review. Journal of Psychopathology and Behavioral Assessment. 2008; (30): 154-161.
10. Снежневский А. В. Клиническая психопатология. Руководство по психиатрии. М.: Медицина, 1983. Т. 1. С. 16-80. / Snezhnevsky A. V. Clinical psychopatholog. Rukovodstvo po psikhiatrii. Moscow: Meditsina; 1983. Vol. 1. P. 16-80. (In Russ.)
11. Starcevic V., Lipsitt D. R. Hypochondriasis. Modern Perspectives on an Ancient Malady. Oxford: Oxford University Press, 2001. 336 p.
12. Huber G. Die coenästhetische Schizophrenie. Fortschritte der Neurologie • Psychiatrie. 1957. Bd. 25, H. 9. S. 491-520.
13. Huber G. Die «coenästhetische Schizophrenie» als ein Prägnanztyp schizophrener Erkrankungen. Acta Psychiatrica Scandinavica. 1971; 3 (47): 349-362.
14. Bilikiewicz T. Psychiatria kliniczna. Warszawa: PZWL, 1969. 365 s.
15. Barsky A. J. Hypochondriasis and somatization. In: Starcevic V., Lipsitt D. R. (eds.). Hypochondriasis. Modern Perspectives on an Ancient Malady. Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 77-102.
16. Sharpe M., Mayou R., Walker J. Bodily symptoms: new approaches to classification. Journal of Psychosomatic Research. 2006; 4 (60): 353-356.
17. Смулевич А. Б., Волель Б. А., Медведев В. Э., Терентьева М. А., Фролова В. И., Самушия М. А., Выборных Д. Э., Шафигуллин М. Р. Развития личности при соматических заболеваниях (к проблеме нажитой ипохондрии). Психические расстройства в общей медицине. 2008; 2: 4-11. / Smulevich A. B., Volel B. A., Medvedev V. E., Terenteva M. A., Frolova V. I., Samushiya M. A., Vybornyx D. E`., Shafigullin M. R. Razvitiya lichnosti pri somaticheskix zabolevaniyax (k probleme nazhitoj ipoxondrii). Psikhicheskie rasstroistva v obschei meditsine. 2008; 2: 4-11. (In Russ.)
18. Волель Б. А. Небредовая ипохондрия (обзор литературы). Психические расстройства в общей медицине. 2009; 2: 49-62. / Volel B. A. Non-delusional hypochondria (literature review). Psikhicheskie rasstroistva v obschei meditsine. 2009; 2: 49-62. (In Russ.)
19. Иванов С. В. Соматоформные расстройства (органные неврозы): эпидемиология, коморбидные психосоматические соотношения, терапия: дис.. .. д-ра мед. наук. М., 2002. 313 с. / Ivanov S. V. Somatoform disorders (organ neuroses): epidemiology, comorbid psychosomatic relationships, therapy: Dr. Sci. (Med.) dissertation. Moskva, 2002. 313 p. (In Russ.)
20. Дороженок И. Ю. Нозогенные психосоматические расстройства у пациентов с кожными заболеваниями. Журнал неврологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. Спецвыпуски. 2023; 4-2 (123): 36-43. DOI: 10.17116/jnevro202312304236. / Dorozhenok I. Yu. Nosogenic psychosomatic disorders in patients with skin diseases. Zhurnal nevrologii i psikhiatrii im. S. S. Korsakova. Spetsvypuski. 2023; 4-2 (123): 36-43. DOI: 10.17116/jnevro202312304236. (In Russ.)
21. Смулевич А. Б., Львов А. Н., Волель Б. А. и др. К проблеме соматической-ипохондрической паранойи. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. Спецвыпуски. 2023; 4-2 (123): 6-13. DOI: 10.17116/jnevro20231230426. / Smulevich A. B., Lvov A. N., Volel B. A., et al. On the problem of somatic-hypochondriac paranoia. Zhurnal nevrologii i psikhiatrii im. S. S. Korsakova. Spetsvypuski. 2023; 4-2 (123): 6-13. DOI: 10.17116/jnevro20231230426. (In Russ.)
22. Психические расстройства в клинической практике. Под ред. А. Б. Смулевича. М.: МЕДпресс-информ, 2010. 864 с. / Psikhicheskie rasstroistva v klinicheskoi praktike. Ed. by A. B. Smulevich. Moskva: MEDpress-inform, 2010. 864 p. (Mental disorders in clinical practice). (In Russ.)
23. Van den Heuvel O. A., Veale D., Stein D. J. Hypochondriasis: considerations for ICD-11. Brazilian Journal of Psychiatry. 2014; 1 (36): 21-27. DOI: 10.1590/1516-4446-2013-1218.
24. International Classification of Diseases. 11th Revision (ICD-11) [Электронный ресурс]. Geneva: World Health Organization, 2022. Режим доступа: https://icd.who.int/ (дата обращения: 29.09.2025).
25. ICD-10 Classifications of Mental and Behavioural Disorder: Clinical Descriptions and Disgnostic Guidelines. Geneva. World Health Organisation. 1992.
26. American Psychiatric Association. Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders. 4th ed. Washington, DC: American Psychiatric Association; 1994.
27. American Psychiatric Association. Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders. 5th ed. Washington, DC: American Psychiatric Publishing, 2013. DOI: 10.1176/appi.books.9780890425596.
28. First M. B., Gaebel W., Maj M., et al. An organization- and category-level comparison of diagnostic requirements for mental disorders in ICD-11 and DSM-5. World Psychiatry. 2021; 1 (20): 34-51. DOI: 10.1002/wps.20825.
29. Van den Heuvel O. A., Veltman D. J., Groenewegen H. J., et al. Disorder-specific neuroanatomical correlates of attentional bias in obsessive-compulsive disorder, panic disorder, and hypochondriasis. Archives of General Psychiatry. 2005; 8 (62): 922-933. DOI: 10.1001/archpsyc.62.8.922.
30. Van den Heuvel O. A., Mataix-Cols D., Zwitser G., et al. Common limbic and frontal-striatal disturbances in patients with obsessive compulsive disorder, panic disorder and hypochondriasis. Psychological Medicine. 2011; 11 (41): 2399-2410. DOI: 10.1017/S0033291711000535.
31. Deacon B., Abramowitz J. S. Is hypochondriasis related to obsessive-compulsive disorder, panic disorder, or both? An empirical evaluation. Journal of Cognitive Psychotherapy. 2008; (22): 115-127.
32. Львов А. Н., Бобко С. И., Романов Д. В. Соматоформный и амплифицированный зуд. Российский журнал кожных и венерических болезней. 2013; 4: 39-43. / Lvov A. N., Bobko S. I., Romanov D. V. Somatoform and amplified pruritus. Rossiiskii zhurnal kozhnykh i venericheskikh boleznei. 2013; 4: 39-43. (In Russ.)
33. Смулевич А. Б., Дороженок И. Ю., Романов Д. В., Львов А. Н. Ипохондрия sine materia как психосоматическая проблема (на модели ипохондрических расстройств, реализующихся в пространстве кожного покрова). Журнал неврологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. 2012; 1 (112) 14-25. / Smulevich A. B., Dorozhenok I. Yu., Romanov D. V., Lvov A. N. Hypochondria sine materia as a psychosomatic problem (on the model of hypochondriac disorders realized in the skin space). Zhurnal nevrologii i psikhiatrii im. S. S. Korsakova. 2012; 1 (112) 14-25. (In Russ.)
34. Романов Д. В. Психические расстройства, реализующиеся в пространстве кожного покрова: обзор литературы (часть 1). Психические расстройства в общей медицине. 2014; 1: 37-45. / Romanov D. V. Mental disorders realized in the skin space: literature review (part 1). Psikhicheskie rasstroistva v obschei meditsine. 2014; 1: 37-45. (In Russ.)
35. Tran V. T., Chang R. S., Snyder S. H. Histamine H1 receptors identified in mammalian brain membranes with [3H]mepyramine. Proceedings of the National Academy of Sciences of the USA. 1978; 12 (75): 6290-6294.
36. Беккер Р. А., Быков Ю. В. Алимемазин: обзор применения. Психиатрия и психофармакотерапия. 2016; 6 (18): 10-20. / Bekker R. A., Bykov Yu. V. Alimemazine: a review of use. Psikhiatriya i psikhofarmakoterapiya. 2016; 6 (18): 10-20. (In Russ.)
37. Wander T. J., Nelson A., Okazaki H., Richelson E. Antagonism by neuroleptics of serotonin 5-HT1A and 5-HT2 receptors of normal human brain in vitro. European Journal of Pharmacology. 1987; 2 (143): 279-282. DOI: 10.1016/0014-2999(87)90544-9.
38. Hedlund P. B. The 5-HT7 receptor and disorders of the nervous system: an overview. Psychopharmacology (Berlin). 2009; 3 (206): 345-354. DOI: 10.1007/s00213-009-1626-0.
39. Сиволап Ю. П. Систематика и лечение тревожных расстройств. Журнал неврологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. 2020; 120 (7): 121-127. https://doi.org/10.17116/jnevro2020120071121. / Sivolap Yu. P. Systematics and treatment of anxiety disorders. Zhurnal nevrologii i psikhiatrii imeni S. S. Korsakova. 2020; 120 (7): 121-127. https://doi.org/10.17116/jnevro2020120071121. (In Russ.)
40. Медведев В. Э. Алимемазин в психиатрии и психосоматике. Психиатрия и психофармакотерапия. 2018; 20 (3-4): 26-33. / Medvedev V. E. Alimemazine in psychiatry and psychosomatic. Psychiatry and Psychopharmacotherapy. 2018; 20 (3-4): 26-33. (In Russ.)
41. Демьянов И. А., Бойко Е. О., Зайцева О. Г., Погодина М. Г. Оценка эффективности препарата Алимемазин (раствор для внутримышечного введения) в лечении тревожно-депрессивных расстройств. Журнал неврологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. 2019; 119 (8): 32-37. https://doi.org/10.17116/jnevro201911908132. / Demyanov I. А., Boyko Е. О., Zaitceva О. G., Pogodina M. G. The efficacy of Alimemazine (solution for intramuscular injection) in complex with antidepressants in the treatment of anxiety and depressive disorders. Zhurnal Nevrologii i Psikhiatrii im. S. S. Korsakova. 2019; 119 (8): 32-37. https://doi.org/10.17116/jnevro201911908132. (In Russ.)
42. Аведисова А. С. Применение нейролептика Алимемазина (Тералиджен) в лечении психических расстройств. Информационно-методические материалы. 2017 г. / Avedisova A. S. Alimemazine in the treatment of psychiatry disorders. Information and methodological materials. 2017. (In Russ.)
43. Колюцкая Е. В. Психофармакотерапия обсессивно-компульсивных расстройств. Депрессии и коморбидные расстройства. Под ред. А. Б. Смулевича. М.: НЦПЗ РАМН, 2001-2011. Psychiatry.Ru. / Kolyuczkaya E. V. Psychopharmacotherapy of obsessive-compulsive disorders. Depression and comorbid disorders. Pod red. A. B. Smulevicha. M.: NCzPZ RAMN, 2001-2011. Psychiatry.Ru. (In Russ.)

---

Д. В. Романов¹
А. М. Шеянов²
Е. И. Воронова³
А. В. Миченко⁴
А. Н. Львов⁵

¹ Научный центр психического здоровья, Москва, Россия, Первый Московский государственный медицинский университет имени И. М. Сеченова, Москва, Россия, dm.v.romanov@mail.ru, https://orcid.org/0000-0002-1822-8973
² Научный центр психического здоровья, Москва, Россия, Первый Московский государственный медицинский университет имени И. М. Сеченова, Москва, Россия, andrey.sheyanov.00@mail.ru, https://orcid.org/0009-0009-9601-0193
³ Первый Московский государственный медицинский университет имени И. М. Сеченова, Москва, Россия, voronova_e@mail.ru, https://orcid.org/0000-0001-6605-4851
⁴ Центральная государственная медицинская академия, Москва, Россия, Медицинский научно-образовательный центр Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, Москва, Россия, Международный институт психосоматического здоровья, Москва, Россия, Институт пластической хирургии и косметологии, Москва, Россия, amichenko@mail.ru, https://orcid.org/0000-0002-2985-5729
⁵ Центральная государственная медицинская академия, Москва, Россия, Медицинский научно-образовательный центр Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, Москва, Россия, alvov@mail.ru, https://orcid.org/0000-0002-3875-4030

Сведения об авторах:

Романов Дмитрий Владимирович, д.м.н., доцент, заведующий отделом Клинической эпидемиологии, Федеральное государственное бюджетное научное учреждение «Научный центр психического здоровья»; Россия, 115522, Москва, Каширское шоссе, 34; профессор кафедры психиатрии и психосоматики Института клинической медицины имени Н. В. Склифосовского, Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Первый Московский государственный медицинский университет имени И. М. Сеченова» Министерства здравоохранения Российской Федерации; Россия, 119991, Москва, ул. Трубецкая, 8/2; dm.v.romanov@mail.ru

Шеянов Андрей Михайлович, клинический ординатор кафедры психиатрии и психосоматики Института клинической медицины имени Н. В. Склифосовского, Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Первый Московский государственный медицинский университет имени И. М. Сеченова» Министерства здравоохранения Российской Федерации; Россия, 119991, Москва, ул. Трубецкая, 8/2; лаборант-исследователь отдела клинической эпидемиологии, Федеральное государственное бюджетное научное учреждение «Научный центр психического здоровья»; Россия, 115522, Москва, Каширское шоссе, 34; andrey.sheyanov.00@mail.ru

Воронова Евгения Ивановна, к.м.н., доцент кафедры психиатрии и психосоматики Института клинической медицины им. Н. В. Склифосовского, Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Первый Московский государственный медицинский университет имени И. М. Сеченова» Министерства здравоохранения Российской Федерации; Россия, 119991, Москва, ул. Трубецкая, 8/2; voronova_e@mail.ru

Миченко Анна Валентиновна, к.м.н., доцент кафедры дерматовенерологии и косметологии, Федеральное государственное бюджетное учреждение дополнительного профессионального образования «Центральная государственная медицинская академия» Управления делами Президента Российской Федерации; Россия, 121359, ул. Маршала Тимошенко, 19, с. 1А; дерматовенеролог, Медицинский научно-образовательный центр Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова»; Россия, 119991, Москва, Ленинские Горы, 1; дерматовенеролог, Общество с ограниченной ответственностью «Международный институт психосоматического здоровья»; Россия, 107031, Москва, ул. Неглинная, 14/1а; дерматовенеролог, Акционерное общество «Институт пластической хирургии и косметологии», Россия, 105066, Москва, ул. Ольховская, 27; amichenko@mail.ru

Львов Андрей Николаевич, д.м.н., профессор, руководитель отдела аспирантуры и ординатуры, профессор кафедры дерматовенерологии и косметологии, Федеральное государственное бюджетное учреждение дополнительного профессионального образования «Центральная государственная медицинская академия» Управления делами Президента Российской Федерации; Россия, 121359, ул. Маршала Тимошенко, 19, с. 1А; главный научный сотрудник Медицинский научно-образовательный центр Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова»; Россия, 119991, Москва, Ленинские Горы, 1; alvov@mail.ru

Information about the authors:

Dmitry V. Romanov, Dr. of Sci. (Med.), Associate Professor, Head of the Department of Clinical Epidemiology at the Scientific Center for Mental Health, Federal State Budgetary Scientific Institution Scientific Center for Mental Health; 34 Kashirskoe Shosse, Moscow, 115522, Russia; Professor of the Department of Psychiatry and Psychosomatics, N. V. Sklifosovsky Institute of Clinical Medicine, Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Education I. M. Sechenov First Moscow State Medical University of the Ministry of Health of the Russian Federation; 8/2 Trubetskaya str., Moscow, 119991, Russia; dm.v.romanov@mail.ru

Andrey M. Sheyanov, Clinical Resident of the Department of Psychiatry and Psychosomatics, N. V. Sklifosovsky Institute of Clinical Medicine, Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Education I. M. Sechenov First Moscow State Medical University of the Ministry of Health of the Russian Federation; 8/2 Trubetskaya str., Moscow, 119991, Russia; Laboratory researcher of the Department of Clinical Epidemiology, Federal State Budgetary Scientific Institution Scientific Center for Mental Health; 34 Kashirskoe Shosse, Moscow, 115522, Russia; andrey.sheyanov.00@mail.ru

Evgeniya I. Voronova, Cand. of Sci. (Med.), Associate Professor of the Department of Psychiatry and Psychosomatics, N. V. Sklifosovsky Institute of Clinical Medicine, Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Education I. M. Sechenov First Moscow State Medical University of the Ministry of Health of the Russian Federation; 8/2 Trubetskaya str., Moscow, 119991, Russia; voronova_e@mail.ru

Anna V. Michenko, Cand. of Sci. (Med.), Associate Professor of Dermatovenerology and Cosmetology Department, Federal State Budgetary Institution of Additional Professional Education Central State Medical Academy of the Office of the President of the Russian Federation; 19 bld 1A Marshala Timoshenko str., Moscow, 121359, Russia; dermatovenereologist, Medical Scientific and Educational Center of M. V. Lomonosov Moscow State University, Federal State Budgetary Educational Institution of Higher Education Lomonosov Moscow State University; 1 Leninskie Gory, Moscow, 119991, Russia; dermatovenereologist, International Institute of Psychosomatic Health Limited Liability Company; 14/1a Neglinnaya str., Moscow, 107031, Russia; dermatovenereologist, Institute of Plastic Surgery and Cosmetology Joint Stock Company, 27 Olkhovskaya str., Moscow, 105066, Russia; amichenko@mail.ru

Andrey N. Lvov, Dr. of Sci. (Med.), Professor, Head of the Department of Postgraduate Studies and Residency, Professor of the Dermatovenerology and Cosmetology Department, Federal State Budgetary Institution of Additional Professional Education Central State Medical Academy of the Office of the President of the Russian Federation; 19 bld 1A Marshala Timoshenko str., Moscow, 121359, Russia; chief research fellow of the Medical Scientific and Educational Center of Federal State Budgetary Institution of Additional Professional Education Central State Medical Academy of the Office of the President of the Russian Federation; 19 bld 1A Marshala Timoshenko str., Moscow, 121359, Russia; alvov@mail.ru

Небредовая ипохондрия в пространстве кожного покрова/ Д. В. Романов, А. М. Шеянов, Е. И. Воронова, А. В. Миченко, А. Н. Львов
Для цитирования: Романов Д. В., Шеянов А. М., Воронова Е. И., Миченко А. В., Львов А. Н. Небредовая ипохондрия в пространстве кожного покрова. Лечащий Врач. 2025; 11 (28): 26-35. https://doi.org/10.51793/OS.2025.28.11.003
Теги: кожа, нарушения восприятия, невроз, зуд